Герой Терека полковник Варлам Фирюлин

Постепенно по рассказам стариков начинает вырисовываться образ этого незаурядного человека, с которым я имею честь состоять в косвенном родстве… Надеюсь, со временем я узнаю о нем еще больше, но не могу не поделиться тем, что уже слышал о Варламе Васильевиче Фирюлине, истинном сунженце, удалом казаке, прозванном у нас в станице «Острожник». Здесь нет архивных документов, есть только семейные предания и рассказы очевидцев – но, собственно, именно так и входят в историю настоящие герои, именно такими казаками гордится из поколения в поколение седой Терек.
Род Фирюлиных происходит из станицы Урюпинской, что на Хопре. Из века в век хоперские казаки давали переселенцев на раскинувшиеся до самого Тихого океана казачьи земли – и Сунжа здесь не исключение, многие наши знаменитые рода восходят именно к Хопру.
В 1845 году Николаем I и Кавказским Наместником графом Воронцовым было принято выдвинутое еще Ермоловым решение о строительстве станиц Сунженской линии – переселенные 100 лет до того из гор вайнахские племена орстхоевцев и карабулаков создавали постоянную угрозу передвижению по Военно—Грузинской дороге, единственному пути, связывавшему столицу Кавказского края Тифлис, с остальной Россией. В соседних Чечне и Дагестане безраздельно властвовал Шамиль, в 1846 году прорвавшийся из гор при помощи плоскостных вайнахов и едва не поднявший Кабарду: это, кажется, было последней каплей, ускорившей строительство станиц. Переселение шло из разных мест – со старой Линии, из-под Ставрополя и Моздока, из казачьих Полтавщины и Херсонщины, из однодворцев Воронежа, с вечно эксплуатируемого царями Тихого Дона. Казачьи семьи покидали родные места, иной раз едва—едва обжитые станицы и со скотиной, с домашним скарбом, во всеоружии выдвигались на пепелища недавних аулов, чтобы начинать все заново… Неохотно, трудно шло это переселение – и только веками воспитанное казачье мужество, личная храбрость нового начальника Линии, удалого генерала Слепцова, да принесенные с собой по бревнышку церкви: первые здание, возводимые в новых станицах, укрепляли первых сунженцев… Так в 1847 году на Терском хребте, старинном казачьем Гребне, на месте то ли вайнахского, то ли кумыцкого аула Магомед—Юрт возникла станица Магомед—Юртовская, с 1896 г. Вознесенская.
А на далеком Хопре в Урюпинской приговором станичного схода к переселению была назначена в числе прочих и семья казака Фирюлина — деда Варлама. По последнему льду весной 1848 году переехали они Хопер и двинулись на Кавказ, в станицу Екатериноградскую, откуда казаков распределяли по новой Линии… Правительство старалось грамотно распределить по станицам семьи старых линейцев и донцов — непримиримые, стойкие, хозяйственные, они показывали пример и черкасам с однодворцами, скрепляя будущее Сунженское казачество.
Фирюлиных направили в Вознесенскую, и пока добрались туда, шла уже жатва. Слава Богу, скотина дошла своим ходом с Хопра и вся осталась цела, но надо было строить курень, сначала турлучный, на другой год деревянный, надо было засевать новый надел — по 30 десятин на каждого казака члена семьи, а пока как-то кормиться первый год… Тут сыграла роль вечная казачья взаимовыручка: каждый из уже обустроившихся вознесенцев принес по мере пшена и овса: хватило и на засев, и на прокорм. Уже в ближайшие годы старик Фирюлин получил за личное мужество в делах против Шамиля и галашкинцев офицерский чин, а с ним и постоянный надел земли. На одной из главных улиц Вознесенской, Владикавказской, появились просторные курени, прозванный в народе Фирюлин двор, при нем роскошный сад в добрые две десятины: уже в советские годы этот сад отдали школе, а потом и поделили под строительство: целую улицу отстроили, Комсомольскую. А за станицей, пот ту сторону Терского хребта («горы») в Перерытой балке была своя земля, там был высажен и лес, сохранившийся до наших дней.
Вознесенская в первые годы была обнесена валом и частоколом, на окружных вышках постоянно дежурили казаки, на ночь выставлялись пикеты, засады... С оружием и в поле, и по дороге на базар в Моздок да Слепцовскую – таков был быт сунженцев во все годы существования станицы. С трех сторон Вознесенскую окружали горские села: Сагопши, Пседах, Инарки, Калаус, Чечбалка и только на севере Моздок, Луковская, Терская линия. «Ой Вознесенка промеж аулов, ой дослужился до караула» пели, уходя на службу, казаки. В 1859 году на правом берегу Терека, из хуторов Вознесенской, возникла станица Терская, самая северная из Сунженского отдела. Мимо Терской из Моздока через Вознесенскую и далее, к Фельдмаршальской, Ольгинскому, Владикавказу, проходила ветвь Военно—Грузинской дороги. Основной обязанностью вознесенских казаков в мирное время было сопровождение проезжавших по дороге людей и грузов, предоставление собственных подвод — в любую погоду, в любое время дня и ночи. Но к концу XIX века кавказская жизнь устоялась, иные казаки неплохо разжились на вине, садах и пчеловодстве, которым до последних лет славилась Вознесенская…
Вокруг станицы появились хутора - Бекович, Аки-юрт, Красная горка.
Варлам Фирюлин родился в 1892 году в большом дедовском курене на Владикавказской улице. С малых лет среди беспокойных и, прямо сказать, бандитских сунженцев он отличался буйным нравом. Вместе с друзьями — Петром Назаренко и другими он воровал коней у кабардинцев и русских, продавал их в горах, часто ходил на «дела» совместно с ингушами. Не раз гуляли по его спине и кнут и нагайка, не раз отца вызывали в станичное правление и даже в сам Владикавказ. За молодецкие выходки он был прозван в станице, где без прозвища не обходился никто, «Острожником»: старики говорили: «по Фирюлину тюрьма плачет», но не знали, что напророчили ему каторгу только на шестом десятке… Но зато Варламу первый приз на джигитовке, Варлам возглавляет казачью молодежь отбивать у ингушей угнанное станичное стадо, бродит на охоте один в компании абреков по Сунженским лесам… И все это в возрасте до 22 лет, до «действительной»! Это был казак, которому не сиделось у куреня под виноградом, человек рожденный для подвигов военного времени – и вот война наступила.
В 1914 году только трое из шести братьев Фирюлиных были призваны на фронт — кто по здоровью, кто по малолетству. В составе сводной сотни станиц Вознесенской и Терской отправился на фронт и Варлам Фирюлин. Сотня была направлена на обучение и поддержание порядка в Петроград, в Царское село. И здесь Варлам в первый же месяц отличился - находясь в конном патруле верхом, заметил симпатичную барышню. Та не отвечала на комплименты казака, а он, как был, верхом, направился за ней. Барышня скрылась в царском дворце – перемахнув через решетку, казак поскакал к дворцу, вскочил на лестницу, где его сняли с коня, скрутили и жестоко побили конвойцы… Эх, и скандал вышел: оказалось, Варлам погнался за самой Великой Княжной – это была одна из старших, Ольга или Татьяна… За сотней плетей на полковой конюшне явственно светила каторга: однако обошлось, заступились офицеры и старшие казаки, знавшие безрассудство Фирюлина. Сибирь заменили отправкой на Западный фронт, во 2—й Сунженско—Владикавказский полк.
А здесь уже Варлам развернулся в полную силу. Состоя в команде охотников, сколько «языков» привел он с немецкой стороны, сколько подвигов совершил в конных атаках! Ему безоговорочно доверяли станичники, и сверстники, и старшие: выведет «Острожник», никогда не подведет! Неоднократно был представляем к награде и неоднократно лишался крестов, однако был произведен в подхорунжие. «Кому кресты да медали, а нам ниче не дали», - говорят у нас в таких случаях.
В 1916 году окончательно встал фронт: конных казаков перевели в окопы, а коней специально держали подальше, чтобы не было соблазна. Фирюлин коня, однако, всегда держал под рукой в укромном месте: вместе с другом Петром Назаренко они развлекались тем, что выскакивали между линией наших и немецких окопов, а то и прямо на бруствер и под пулями выполняли фигуры джигитовки и крутили шашки… Вскоре немцы стрелять прекратили, понимая, что это казаков лишь раззадоривает. В дни же, когда не было «представления» кричали со своей стороны: «Эй, козакен, давай—давай шашка!».
Война подходила к концу: начался 1917 год, а после Февральской революции и развал фронта… Сунженцев, как и другие казачьи полки, кидали с участка на участок, латая дыры, подавляя мятежи разложившихся частей. Один из последних боев части, в которой служили казаки Вознесенской, Терской, Троицкой и других станиц, был на Северном фронте, в 300 верстах от Петрограда, к которому рвались немцы: и в этом бою погиб старый полковник. Офицеров было мало, тех, за кем казаки согласятся пойти после революции еще меньше и умирая, полковник позвал к себе 25-летнего Варлама, единственного авторитета и наказал принимать полк и уводить казаков домой, на Терек… Так подхорунжий стал в одночасье полковником: как в те славные казачьи времена, когда командиры не назначались, а выбирались самими казаками. А задача была перед ним непростая: стоял ноябрь 1917 г. Верные присяге казаки держали фронт до конца, пока не пришло четкое осознание: пора домой. Тем более что вести с Родины приходили все тревожнее и тревожнее.
Фирюлин и его друзья – «острожники» вели эшелон со станции на станцию. Большевики настаивали на разоружении, оставляя казакам только холодное оружие: сунженцы отвечали им пулеметами, захватывали комиссаров в заложники, под дулами наганов заставляли железнодорожников переводить стрелки и давать паровозы… Но путь на Терек все равно занял почти месяц: зато к «счастливому» эшелону под командой Фирюлина примкнули отряды других терцев, были добыты новые пулеметы и конная батарея с полным боекомплектом. В декабре, под Рождество, казаки Терской, Вознесенской и Троицкой высадились в Моздоке. Перейдя Терек, вознесенцы стали в лесу на постой и только ночью быстро, рысями, поднялись на гребень и вошли в родную станицу. Всю ночь в опустевшем купеческом доме в центре Вознесенской под руководством Варлама кипела работа: была вскрыта кладка фундамента и в просторный подвал одно за одним вкатили четыре орудия, пулеметы, внесли ящики со снарядами, патронами: а наутро там уже лежала новая кладка заштукатуренная «под старину». О том деле знали только самые верные казаки, а эти пушки спасли станицу…
Об их существовании не говорили ни красным, ни бичераховцам, ни деникинцам. В гражданской войне сунженцы старались держать нейтралитет, вынужденные постоянно защищать станицы от распоясавшихся горцев, они мало отлучались из дому, но партизанили по лесам. Бугры под Вознесенской – Соколка, Соляной, Батарейный – покрылись окопами. Однако приняли деятельное участие и в «троичном» Терском восстании 1918 года, и в рядах Кавказской армии у Деникина. Были среди казаков и красные – до сих пор рассказывают казаки, как брат повесил брата, большевика, на старой тутине в самом центре станицы.
Наступил 1920 год, в феврали вернулись домой остатки сунженцев, служивших от Деникина — 1-й и 2-й Сунженско—Владикавказский полки были разбиты под Святым Крестом, оставшиеся вернулись по домам, остальные откатились к Черному морю: кто поступил в Красную Армию в Новороссийске, кто смог эвакуироваться в Крым… В станицы многие вернулись без огнестрельного оружия, многих, в обмен на неприкосновенность, разоружили красные. Бедой обернулась для сунженцев большевистская «неприкосновенность». Горцев-то никто и не думал разоружать и они, почувствовав силу, решили окончательно расквитаться с сунженскими казаками. Подверглись нападениям Самашкинская, Ермоловская, уже разоренные в 1918 году Тарская, Сунженская, Аки—Юртовская, Фельдмаршальская… Особо мозолила глаза вайнахам Вознесенская: на нее пошли целых пять плоскостных сел, с трех сторон на подступах к станице пошли позиционные бои. Тут—то и пригодилась запрятанная батарея и припасы. Еще в годы Гражданской, зная, какая угроза может нависнуть над Вознесенской, если проиграют белые, казаки—батарейцы приготовили несколько укрытий для орудий на господствовавших над станицей высотах: оттуда, с отрогов Терского хребта пушки легко можно было навести через Алхан—Чуртскую долину на вайнахские села. Расчет был точным: в тот момент, когда казаки, сдавая позиции, медленно отступали к Вознесенке, орудия и пулеметы были установлены. К этому моменту Варлам, командовавший обороной вместе с Петром Назаренко, Семеном Ткачевым и другими казаками, понял, что не справляется: командуя обороной такого большого участка, надо было владеть тактикой. Казаки пошли к войсковому старшине Павлу Михайловичу Старицкому, жившему в Вознесенской на покое. Пятидесятилетний войсковой старшина, не занимая ничью сторону в Гражданской, долго отказывался принимать командование: но видя, что вот—вот казаки сдадут и станицу ждет верная гибель от абреков, согласился. Вместе с есаулом Гагиным он стал во главе казаков, за что и был потом расстрелян коммунистами…
По всем правилам воинского искусства фронт вокруг станицы разделили на участки. Один, самый опасный, находился у местечка Бори—су, на западе: здесь к самой окраине Вознесенской и к дороге в Моздок подступал густой лес, и сюда, известными только местным окольными тропами, провели абреков соседи казаков — чеченцы из Чечбалки. Но и вознесенцы об этом догадывались: именно на этот участок Старицкий установил большинство пулеметов, перевел сюда самых отчаянных казаков и назначил командиром Варлама Фирюлина. Ночью абреки пошли на станицу – здорово шарахнули по ним пулеметы, встретили их «острожники» в шашки и кинжалы: не один десяток полег здесь навсегда. Наутро горцев известили через парламентера, что на все пять аулов наведены орудия. Те не поверили и тогда орудие, стоявшее на Соколке, сделало несколько выстрелов прямой наводкой по мечети села Пседах. Горцы быстро запросили мира. А вскоре и большевики подоспели – не вышло у «народной власти» чужими руками расправиться с сунженцами, пришлось давать «трудовому казачеству» автономию. На семьдесят лет станица была спасена. Часть терцев еще пару годков партизанила в лесах, старшие братья Фирюлины, некоторые казаки и особенно офицеры разошлись кто куда: кто в Грузию, кто на Кубань, Фирюлины, например, скрылись в станице Тульской, под Майкопом.
Варлам с новой властью ничего не делил, его же до поры не трогали: он пошел служить в конную милицию. Однако не давал покоя боевой характер. Как-то в 1920-х встретил в Моздоке красного комиссара на славном коне терской породы. Охочий до коней Варлам подбирался к нему и так, и эдак: в конце концов уговорил дать ему коня испытать. Конь был исправный, резвый: тогда Варлам попросил попробовать его под собственными переметными сумами (а он вез много товара с Моздокского рынка на своей кобыле). Приторочил сумы — и за Терек, в Вознесенку. Конечно, по его следу быстро пошли и пришлось ему укрываться в Перерытой балке, в дедовском лесу. Сидел там Варлам до тех пор, пока не принесли ему из станицы деньги и документы. Повезло, что в то время его младший брат, Василий, был женат на Настасье, дочери моего прадеда Ткачева, а тот был секретарем станичного совета, да и родная сестра там же работала. Под чужой фамилией Варлам уехал к старшему брату в Тульскую, на Кубань. С собой забрал и супругу, из казаков Павленко, двоюродную сестру моего деда по другой линии, Василия Федосова. Это и спасло их от репрессий 1937 года, когда были расстреляны все участники той героической обороны станицы и прочих «антисоветских» дел. Хотя и на Кубани приходилось укрываться, менять работу, место жительства, голодать…
В 1942, когда пришли немцы, Варлам вышел из подполья и пошел к ним бить большевиков. Знавшие его Казки подтвердили его звание полковника, а талант увлекать за собой людей никуда не делся в этом пожилом казаке. Прибыв на Терек, станицы он, однако не увидел: немцев остановили на самой окраине Вознесенской, а в январе 1943 года отбросили к Моздоку и дальше за Терек. С ними ушли и многие казаки примоздокских станиц, жившие при большевиках на полулегальном положении. Как опытного офицера, Варлама отправили в Польшу, где он поступил во вновь сформированный 15-й казачий корпус фон Панвица. Дальше было все как у всех: борьба с титовцами в Югославии, отступление в Австрию, выдача советской стороне. «Подкачал нас англичанин», - говорил потом детям Варлам. Только крепкое здоровье да привычка никогда не домоседствовать помогли ему выжить на каторге в Дудинке и вернуться в 1956 году на родной Терек. Разыскал семью, поселились тихо на хуторе Русском под Моздоком.
Здесь его и разыскали мой дед, родственник супруги Варлама Васильевича, вместе с его да моей бабули племянником Семеном Васильевичем Фирюлиным. Восстановились семейные связи, но о прошлом деда Варлама молчали до самых последних пор, только старики хранили между собой эти истории…
Умер дед Варлам у себя, на Русском, в 1976 году в возрасте 84 лет. До последнего сохранил крепкое здоровье, любил выпить своего чихиря: да обязательно холодного, из самого погреба. И умер оттого, что простыл, выпив пару литров ледяного вина… А один из братьев прожил в Тульской и вовсе до 96 лет – крепок казачий корень!
Перечитаешь судьбу Варлама Фирюлина – и подумаешь: «да, вроде, и не такие описывают в книжках». Жил казак, как велит ему совесть, не больно набожно, зато себе не изменяя, идя всегда до конца. Вывел полк из огня революции, станицу родную спас, пережил лагеря и расказачивание, много передал моим дедам, своих детей воспитал… Много ли было таких в те годы? Наверное, немало. А много ли таких среди нас?..

Дмитрий Ковалёв, март 2008