ОБЩЕСТВО ВСПОМОЩЕСТВОВАНИЯ ТЕРСКИМ КАЗАКАМ, УЧАСТНИКАМ ВО 2-Й ОТЕЧЕСТВЕННОЙ ВОЙНЕ  (1 Мировая война)

Образовано по инициативе ст.с. Г. Т. Синюхаева и гвардии полковника в отставке К. И. Щедринского. Учредительное собрание состоялось на квартире последнего 30 декабря 1915. В Правление общества были избраны: член Государственной думы М. А. Караулов (председатель), Е. И. Бежанов и Г. Т. Синтюхаев (товарищи председателя), К. И. Щедринский (казначей), М. И. Черников, Л. А. Щедринская (секретарь), М. Я. Бажалова. При учреждении общество насчитывало 43 члена, позже их число увеличилось до 130. Почетным председателем общества 4 апреля 1916 стал вел. кн. Борис Владимирович, имевший звание походного атамана. Почетными членами общества были назначенный атаман Терского казачьего войска ген.-лейтенант Флейшер, командир собственного Его Величества конвоя ген.-майор гр. Граббе, солистка Императорских театров М. И. Горленко-Долина.

Средства общества складывались из членских взносов, пожертвований, доходов от благотворительных концертов (М. И. Горленко-Долина перечислила 1114 рублей – сбор от своего концерта в цирке Чинизелли 2 февраля 1916, артист И. В. Таранов – 817 рублей от концерта в зале Собрания армии и Флота 21 марта 1916). Около 1000 рублей принесло обществу издание открыток с казачьими патриотическими песнями и со стихами георгиевского кавалера Н. А. Караулова.

Основной формой работы общества стал сбор и отправка во фронтовые казачьи части необходимых вещей: белья, рубах, носков, перчаток, портянок, платков, пуговиц, мыла, махорки, кисетов и т.п. Посылки направлялись в 1-й и 2-й Кизляро-Гребенские полки, 1-й Сунженско-Владикавказский генерала Слепцова полк, 3-й Горско-Моздокский полк, 1-ю и 2-ю Терские батареи. В числе жертвователей были императрица Александра Федоровна, вел. кнг. Мария Павловна, Петроградская городская дума, Дамский кружок Госбанка, редакции газет «Новое время» и «Вечернее время», Ксениинский институт, Елизаветинский институт, Петроградское кредитное общество, другие организации и частные лица. Общество определило за свой счет 10 девочек в приют дочерей погибших отцов в Лигово, основанный отставным сотником Терского казачьего войска В. В. Казариновым и находившийся в ведении Общества для оказания помощи детям лиц, павших жертвою служебного долга. Детям убитых оказывалась денежная помощь – единовременная и разовая. Деятельность Общества прекратилась, предположительно осенью 1917.
Д. Я. Северюхин

1-й Кизляро-Гребенской полк
командир полка Синюхаев Фока Андрианович 9 марта 1909 – 24 июня 1911 года

А вот и Гиляровский...
СИНЮХАЕВ Кирилл Григорьевич (терск.)( ) -
«Мне посчастливилось найти человека, который помнил Льва Николаевича, когда тот жил в Старогладовской станице. И вот его-то рассказы я вполне точно и передаю здесь. Это единственный современник, который мог что-либо рассказать о жизни Льва Николаевича в то время, когда на него обращали внимания столько же, сколько на всякого юнкера, стоявшего со своей частью в станицах. А там солдат недолюбливали, особенно в гребенских станицах, населенных старообрядцами своеобразно строгой жизни, соблюдавшими свои обычаи и верования. В своем письме к графу Сергею Николаевичу Толстому от 23 ноября 1853 года Лев Николаевич, между прочим, упоминая о своем брате Николае, который увез из станицы гончих собак, говорит: "Мы с Епишкой часто называли его за это "швиньей".
Этот Епишка, неразлучный друг Льва Николаевича, удалец-казак былых времен, и есть тот самый Ерошка, который выведен как живой в повести "Казаки". И тот сверстник Льва Николаевича, о котором я говорю, хорошо помнил Епишку и много мне о нем рассказал.
Эту встречу я записал подробно в Ессентуках в 1910 году и здесь передаю в том виде, как я набросал ее тогда под свежим впечатлением.
Ессентуки, 19 июня.
        Редко бывают такие встречи. Давно обратил мое внимание старый горец, офицер с солдатским Георгием и кавказским крестом. Мы разговорились. Оказался - исконный гребенской казак Кирилл Григорьевич Синюхаев, родом из Старогладовской станицы. Я знал, что это и есть та самая Новомлинская станица, которая описана в повести "Казаки".
Я помню, что несколько лет назад к Льву Николаевичу приезжал гребенской казак-офицер,-- но то был молодой человек, а мой собеседник -- однолеток Льва Николаевича, ему далеко за семьдесят, но это бодрый, энергичный старик, на вид гораздо моложе своих лет.
Гляжу на него и радуюсь: голова белая, как снеговая вершина, а сам сухой, стройный, как тростник. Заговорили о Льве Николаевиче. - Как же! Я очень, очень хорошо помню Толстого. В 1845 году к нам в станицу перебрались старообрядцы с Украины и полстаницы новой построили. Так он сначала по приезде поселился в новой, а потом к нам перешел. У нас стояла двадцатая артиллерийская бригада, в ней его брат был офицером. Только он с братом не жил, а отдельно, у казака Сехина квартировал. У нас много Синюхаевых и Сехиных, и все родня меж собой. Так Толстой - у нас его все Толстое звали -- поместился у богатого Сехина, а рядом жил другой брат Сехина, друг Толстого, дядя Епишка, охотник и джигит, каких теперь нет, да и прежде едва ли где другой такой отыскался. Знатный казак был дядя Епишка. Жил он одиноко, со своими собаками да ястребами и с разным зверьем прирученным,- у него в хате так они и помещались. Любили и уважали его все вокруг, да не то что мы одни, а и чеченцы, и ногайцы... К немирным в аулы, бывало, хаживал, и везде его принимали как почетного гостя. А говорил он всем одно и то же: "Все живем, а потом умрем. Люди не звери,- так и драться людям не надо. Вот зверя - того бей!" Так и жил он: либо на охоте, либо с балалайкой. В праздник разрядится, бешмет красный шелковый наденет -- немирные князья Гиреи подарили, -- чувяки и ноговицы, серебром расшитые. Папаха у него была волчья или лисья, каких, кроме него, никто не носил. И обязательно с балалайкой и без оружия. Ростом в сажень, силищи непомерной. Каким я-то его помню,- так ему уже под семьдесят было. А выпьет, бывало, чихиря[1] [1 Молодое красное вино] с полведра да в хоровод - поет и пляшет. А как плясал! "Дядя Епишка, еще, еще!" -- просят его.
"А ну-ка, швинья, тащи чапуру чихиря". Принесут, выпьет -- и опять поет и пляшет да на балалайке звенит. Такой Епишка в праздник бывал. А в будни -- суровый, ни с кем слова не скажет. Тогда носил он старый бешмет, козловой кожи штаны, поршни буйволовые, папаху старую волчью, на плечах шкуру звериную вверх шерстью, а в руках у него была всегда винтовка с золотой насечкой,-- промаха он из нее по зверю никогда не делал. В те времена порох и свинец были дороги, состязаний в стрельбе не устраивали, ну да и промахов не давали... Мимо нас в эту минуту проходил огромный, широкоплечий кубанец. - Куда повыше и пошире его был дядя Епишка! -- сравнил рассказчик. И тут смог я представить себе, какой в самом деле был богатырь этот друг Льва Николаевича... - И, кроме охоты, ничем он не занимался. Был у него и крест георгиевский, но никогда он его не надевал, а носил только засаленную ленточку на старом бешмете, да и то так, чтобы людям видно не было, для себя носил ее. О прежних своих отличиях не любил говорить, а старики про него чудеса рассказывали; славный был джигит, но потом от войны отказался: почему -- никто не знал.
Веселый, мягкий был человек. И никого никогда ни словом, ни делом не обижал, разве только швиньей, бывало, назовет. Со всеми дружил и всем говорил "ты". Никому не услуживал, а любили его все. Слушать его рассказы, песни сбегалась вся станица. Голос сильный, звонкий. На станичные сборы не ходил, общественных дел не касался: "Я сам по себе. Я одинец",- знал лишь свое ружье, охоту, сети, попить да погулять. Для одного Толстого только и делал исключение: любил его. Кунаки были, на охоту с собой никогда и никого, кроме Толстого, не брал. Бывало, у своей хаты варит кулеш, на камешках казанок ставит, и Толстой тут же сидит,-- варят кулеш и вдвоем едят. Или идут с Толстым вдвоем с охоты -- оба дичью увешаны, сумки набиты, за плечами ружья и шаталы[1] [1 Шаталы -- рогатки, на которые ставят ружья для прицела]. Походка легкая, а в самом пудов десять веса! На коне, как я его помню, никогда дядя Епишка не ездил, всегда пешком ходил. Говорил по-кумыкски, по-ногайски, у немирных князей Гиреев в гостях бывал, и все его любили, даже при нем марушки чадрой не закрывались. Горцы с ястребами охотились, так дядя Епишка вынашивал ястребов и продавал им за большую цену.
-- Скажите, Кирилл Григорьевич, а вы хорошо помните Толстого?
-- Как сейчас вижу.
-- Вы помните повесть "Казаки"?
-- Чуть не наизусть. Ведь мы все ею зачитывались... Так и говорили: "Пишет наш Толстов".
-- С кого он писал Лукашку?
-- Лукашка был у нас сапожник. А того джигита не Лукашкой звали. Забыл я его имя... Да ведь тогда все у нас такие, как Лукашка, были,-- все такие джигиты.
-- А Марьяна?
-- Не так давно умерла...-- Потом стал он вспоминать дальше.-- Помню я, у Толстого в конюшне были хорошие лошади -- гнедая и чалая. Выведут, разгорячат лошадь, а он вскочит на нее и скачет по станице... Лихой джигит был. Только ведь потому все и обращали внимание на Толстого, что он джигит был да с дядей Епишкой дружил, а то разве знал кто, что он такой будет после! У меня-то в памяти еще потому, что мы жили рядом... Помню, он сначала у Глушка на Новой улице жил, а потом к Сехину, родному брату дяди Епишки, переехал, к Михаилу Петровичу. А это рядом с нами. Потом уж, когда Толстой офицером был, рассказывали, что он в набегах отличался. За Старый Юрт ходил со своей батареей, потому о нем тогда и говорили. А если не был бы джигит, кто бы на него внимание у нас обратил?
-- Кто-нибудь, кроме вас, в станице помнит Льва Николаевича?
-- Едва ли. Разве Ергушевы. Так уж ему, старому, больше восьмидесяти лет.
-- Знакомая фамилия -- Ергушев. В "Казаках" ее упоминает Лев Николаевич.
-- Ну да,-- который пьяный-то казак лежит. Это он с натуры взял и настоящей фамилией назвал. Любитель выпить был Ергушев... Родственник наш.
-- Скажите, Кирилл Григорьевич, в станице узнали после, какой Толстой жил у вас?
-- Конечно. Давным-давно, после первых произведений. И книги его все читали, и в школах о нем говорили... Да вот мой племянник Сехин, сын Михаила Сехина, родной племянник дяди Епишки, к Толстому в Ясную Поляну ездил, портрет с надписью для станицы от самого получил, только у него украли дорогой портрет этот.
-- Как же это было?
-- А уже это пусть сам Дмитрий расскажет. Он теперь служит в Кизляро-Гребенском полку. Вы можете повидать его хоть завтра, около Пятигорска, он под Юцой в лагере стоит. Кланяйтесь ему от меня...
Рано утром я приехал в лагерь под горой Юцой, верстах в шести от Пятигорска, и попал на ученье Екатеринодарского полка. Жара была невыносимая, пыль непроглядная. Ученье окончилось к полудню, и, пока расседлывали коней и готовились к обеду, я воспользовался перерывом и отправился к Дмитрию Михайловичу Сехину.
Полки расположились рядом. Гребенцы уже вернулись с ученья, и я нашел Сехина в палатке. Вышел ко мне красавец-казачина с огромными усищами, в синих шароварах "шире Черного моря", в белой рубахе и огромной черной папахе. Он был весь покрыт пылью: еще умыться не успел.
-- Я Сехин, вам меня? -- сурово спросил он.
-- Дмитрий Михайлович?
-- Да, это я! Вам что угодно будет?
-- Я к вам от Кирилла Григорьевича.
Я назвал свою фамилию. Оказалось, что Сехин знает меня как литератора. Он пригласил меня в палатку, и я передал ему наш разговор с Синюхаевым и цель моего приезда.
-- Ну, что же, я все вам с радостью расскажу. Эта встреча с великим Львом Николаевичем незабвенна, это лучшая минута моей жизни.
С его разрешения я вынул записную книжку, строки из которой я воспроизвожу сейчас.
"В Ясную Поляну я приехал 21 февраля 1908 года. Въезжаю. Снег. Аллея. Идут два мужика. Гляжу -- один
из них Лев Николаевич. Я спрыгнул с саней, подбежал, а он в снег свернул, лошадям дорогу дает. Подошел я, поклонился и говорю:
-- Лев Николаевич! Необыкновенный случай: пятьдесят пять лет спустя внук за деда делает вам ответный визит.
Лев Николаевич не понял и строго посмотрел на меня. Я повторил мои слова.
-- А! Палкин? -- спросил меня Лев Николаевич.
-- Нет, не Палкин, а внук дяди Ерошки. Насупился Лев Николаевич, стоит и вниз глядит.
-- Какого Ерошки?
-- Того самого, у которого вы пятьдесят пять лет назад в гостях бывали, с которым охотились и которого в повести описали.
-- Епиишки? Вот оно! -- И лицо Льва Николаевича просияло. -- Да не может быть! У Епишки и детей-то не было!
-- А был брат Михаил Петрович,-- я его сын, Дмитрий Михайлович Сехин.
-- Сехин! Сехин!
Руку мне протянул и крепко пожал.
-- А вы кто? Ротмистр? -- и посмотрел на мою военную шинель.
-- Нет, я войсковой старшина.
-- А, значит подполковник. Ну пойдемте. Он повернул к дому, а потом вдруг сказал:
-- Да вы садитесь в сани! Поезжайте ко мне и скажите Илье Васильевичу, что мне надо еще десять минут погулять.
Я передал слова Толстого Илье Васильевичу, который и принял меня, поместив в комнате внизу. Через десять минут Илья Васильевич позвал меня наверх. Там были Горбунов-Посадов, Гусев и две переписчицы. Лев Николаевич вышел с сияющим лицом и отрекомендовал меня.
-- Позвольте представить племянника моего дяди Ерошки.
И он начал меня расспрашивать о станице, вспоминая виденное им.
-- А камышовые крыши еще есть?
-- Есть.
-- А сверстники мои живы?
-- Ергушев Иван Варфоломеевич еще жив.
-- А чихирь тот же? Какой прекрасный напиток! А рыбка шемайка?
-- Мало, да притом очень измельчала.
-- Жаль, жаль! А я отлично все помню: и Старогладковскую, и Старый Юрт! Горы -- какая красота! Терек! Степи! Вот где настоящая жизнь. А Лукашка, брат Михаила Алексеевича! Да, да! Все помню. А как дом, где я жил? А дом Бабенковых, где жил брат Николай... А Епишкина хата?
-- Все перестроено.
Лев Николаевич встал и сказал мне:
-- Вот вам Гусев, расскажите ему.
Он вышел, но через пять минут вернулся, сел радостный и все вопросы о старине задавал.
-- Забывчив вообще я стал. Но что тогда было -- все помню!
Он опять встал и ушел, а через несколько минут позвал меня в кабинет. Я стал прощаться.
-- Садитесь, куда вы торопитесь? Я еще не успел с вами поговорить.
-- Но, ваше сиятельство...-- начал было я, но Лев Николаевич перебил меня:
-- Зачем так?..
-- Как же мне вас звать? Звать Лев Николаевич -- уж очень будет фамильярно.
-- А вы меня по-гребенскому.
-- Да у нас тех, кто старше тебя, зовут, как, помните, дядю звали: дядя Епишка.
-- Стало быть, и зовите: дядя Левка. Это очень, очень почтенно! -- Он засмеялся ласково-ласково.
Я попросил у Льва Николаевича для Старогладовской школы его портрет.
Он достал портрет и надписал:
"На память старогладовцам Лев Толстой".
Я уехал обласканный, счастливый. Но дорогой случилась беда: у меня украли чемодан, а вместе с ним и портрет.
Довелось мне разыскать на Кавказе и еще одного старика генерала, служившего в дни юности в одной батарее с Львом Николаевичем. Но от него я добился только одной фразы:
- Как же-с... Мы оба с ним имели честь служить в одной батарее, славный был офицер»(В.А. Гиляровский "Друзья и встречи")

22 февраля 1907 года
Государь Император Всемилостивейше соизволил пожаловать за отлично-усердную службы и труды, понесенные во время военных действий Орден Св. Анны 2 ст. войсковому старшине, командующему 2-го Кизляро-Гребенского полка Терского казачьего войска Кириллу Синюхаеву.

Есаул Тит Григорьевич Синюхаев во время подавления восстания горцев Терской области в 1877-1878 годах был в составе 3-го Кизляро-Гребенского казачьего полка

Высочайший приказ от 30-го марта 1879 года
По Высочайшему повелению: сотнику бывшего 7-го пешего пластунского батальона Кубанского казачьего войска Синюхаеву Кириллу Андриановичу, присужденному, за поднятие на начальника руки с обнаженной шашкой, приговором временного полевого военного суда, открытого на позиции у Балканского перевала «Шипка», утвержденным Его Императорским Высочеством Главнокомандующим действующей армией, к лишению всех прав состояния и ссылке в каторжную работу в крепостях на 12 лет, заменена каторжная работа ссылкою в Сибирь на поселение.

Лагерные сборы 1889 г

Приготовительный разряд в  Кизляро-Гребенском полков округе

За стрельбу

станицы Старогладовской  Алексей Синюхаев, дополнительный приз - 3руб. 50 коп. деньгами

Синюхаев Б. В эмиграции в Чехословакии; 1926–1931 член Общества русских, окончивших вузы в Чехословакии. /641–200/

Синюхаев Дий Диевич

Должность/звание: хорунжий
Воинская часть 2-й Кизляро-Гребенский полк Терского казачьего войска
Тип карточки: Карточка офицерской картотеки
Судьба: Болен(льна)

Синюхаев Борис Георгиевич

Должность/звание: прапорщик
Воинская часть 1-й Кизляро-Гребенский полк Терского казачьего войска
Тип карточки: Карточка офицерской картотеки

Семенычев Иван Сергеев ПС каз. 1825 г.

Семенычев Федор Григорьев Гребенской КП    ПС каз. 1825 г.

Синюхаев Степан Григорьев       ПС каз. 1830 г.