«О гребенцах говорят, что они – конгломерат местных народов, спаянных русской кровью и объединенных общей судьбой и нуждой. Это правда.
Достаточно взглянуть на местные типы: лица татар, ногаев, кумыков, чеченцев, кабардинцев и сравнительно редко встречаемые чисто русские лица.
Что касается женщин, то и в них не может не бросаться в глаза, даже с первого взгляда, местная горская складка.
Высокая втянутая фигура, гибкий стан, сухая грудь, робкий погляд, черные глаза, черные волосы, густые брови, манера ходить, говорить, припевать в разговоре – все это не русский характер.
Но я решительно не могу допустить, чтобы гребенские женщины были целиком туземки, и чтобы древние казаки брали себе жен исключительно из туземок.
По моим многолетним наблюдениям, мать, хозяйка семьи, в Гребенских городках была русская.
И положила она свой чисто русский отпечаток на весь семейный домашний уклад станицы.
Истовая элейность, религиозное благолепие, удивительное благородство, чистота во всем, благородство и звучность русской речи – все это не могло быть выработано женой туземкой, а должно было быть принесено из далекой святой Руси, и принесено  при том не из серой крестьянской среды, где обиход был не лучше, чем у туземной серой массы, а иметь некоторый лоск и пошиб барского аристократизма.
Я того мнения, что семейный распорядок и быт Гребенской семьи, взаимные отношения членов, заведены высоко аристократической русской рукой, привыкшей к известной обстановке и лоску.
Я думаю, что жены Гребенцов были в значительной мере русские аристократки.
После к ним могли прирасти местные наслойки, введен местный обиход соседей – кумыков и кабардинцев. Но сущность, душа, внутреннее ядро – осталось русское.
Начать с самого простейшего – женских панталон: почему их нет у Гребенских казачек? А между тем панталоны – такой аксессуар, без которого не мыслимы женщины-туземки.
С панталонами связан свадебный ритуал, они освящены преданием народа. Горский женский учкур имеет то же значение, как и античный пояс.
И не думайте, что с этой принадлежностью легко расстаются.
Щедринская тетка «Катяшка» (Екатерина), бывшая в плену больше 15-ти лет (увезли из дома 7-и летней, возвратилась 24-25-ти), имела детей в горах, побывала там за двумя мужьями, и когда ее спрашивали потом: «где ее дом», она говорила: «уезд-муезд не знаю, около Барагун живу», - так вот эта «Катяшка», когда ее водворили домой, не хотела снимать панталон и повязывать платка по-русски. Упрямится, бьется; кусаться начала, брыкаться.
Старушка Мастикова рассказывала:
- Придут к ней деверья из Тавлии, она им жалуется: «Штаны велят снимать, платок надевают». Плачет… Те начнут ее уговаривать: «Что ж, - говорят – не сопротивляйся, покоряйся, у русских такой обычай». Но она трудно слушалась, хотела опять уходить в горы.
В известном свидетельстве Ригельмана говорится: « Во время первоначального поселения их они  (Гребенские казаки) и в супружество себе посягали совокуплялись так равно, как Донцы с пленницами своими и прочими приходящими и привозимыми ими  от разных мест женщинами. И были, по объявлению Терских старожилов, столь же бесчеловечны в погублении сперва родившихся детей своих, как Донские и Яицкие казаки, о коих последних Оренбургская топография обстоятельно повествует».
Это, конечно, правда. Но вот что говорят и местные источники.
А. О. Вербицкая рассказывает,  что в молодости ее (лет 60-70 назад) Гребенские старые женщины на погонялки выходили в кокошниках. Вербицкая в 50-х годах два раза ездила в Москву и видела такие кокошники в разных губерниях России. Они были разные: одни из одних местностей, другие из других, как будто их нарочно собирали. Старые червленки дорожили этими кокошниками и передавали от прабабушек и пратетушек внучкам. 
Ныне покойный полковник Г. М. Филиппов рассказывал мне следующее предание деда. Молодые Гребенские казаки, достигшие известного возраста, делали набеги на окраинные области России и привозили оттуда красивых женщин и девиц, на которых женились. Женщины были в венках и нарядах, как будто нарочно снаряженные для свадьбы. Снаряжались казаки обыкновенно в походы около Вознесеньего дня, когда «кормы были в силе», а к  заговенью Петровского поста спешили вернуться. Прямо из седла их вели под венец, и было тогда в станице большое веселье. Старика очень интересовало: действительно ли от Терека до Пензы, Самары и Воронежа было одинаково; потому что дед говорил ему, что от этих городов казаки поспевали домой одновременно.
Если это было действительно так, - а не верить преданию мы не можем – то нам станет понятен и русский дух, которым проникнута гребенская семья, и некоторый своеобразный уклад их быта.
В свадебном гребенском обряде есть такая особенность. Когда невесту привезут к венцу, дружко берет ее на руки (нарочно выбирается рослый и дюжий) и несет так до дверей церкви. То же - по окончании брака. Между тем в остальном мешанина: то русское, то туземное; снаружи стрельба и джигитовка, как у горцев, перед аналоем жених по-русски разбивает каблуком стакан, из которого пил с невестой.
Невольно просится догадка о таком времени, когда невесту привозили издалека и, снимая с седла, ее нужно было нести на руках, чтобы поставить перед аналоем.
Время, избираемое для набегов, также знаменательно. Это весенние русские семики и завивания венков, когда выходя из «светлиц» и высоких «теремов» на «лужки», русская женская молодежь наиболее доступна. Отсюда понятны и невесты в цветах и нарядах, как будто нарочно приготовленные на свадьбу. Обряд первого похода, говорят, был в большой чести у Гребенских казаков и соблюдался долго. Знающие дорогу на Русь старые казаки не переводились в Гребнях и они выступали коноводами молодежи.
Конечно, не серую деревенскую голь ездили так далеко добывать казаки, а выискивали товар подороже. Старые поводыри тоже знали, надо полагать, места, куда подводили молодцов, чтобы добыча была поценнее.
Соображая все это, легко заключить, что немало гордых теремных красавиц и «сенных девиц» старой Руси окончили дни на далеком Тереке, занося с собой туда и свои привычки. Кровати с высоко взбитыми подушками, мягкие перины, расшитые пелены под образами и самые образа – дорогие, сверкающие – это привычки богомольной барской  Руси, а не горских аулов. Они так и говорят о богатых «моленных», о высоких девичьих теремах и светелках русских.
То же самое в песнях.
Хоромы мои хоромы
Развеселые теремы,
поется в них, и «высокие светлицы» с «косощатыми окнами» упоминаются часто.
[Станица Червленная: исторический очерк / Г. А. Ткачев. – 1912].