Виктор БИРЮКОВ. Четвёртое колено.
http://suzhdenia.ruspole.info/node/1142
Чем неохотнее расстается со своими «заначками» госпожа История, тем больший восторг вы испытываете, когда спадает очередная пелена и знание заливает светом еще один тайник прошлого. Казачество – вот феномен, без объяснения которого невозможно постичь толком ни русской души, ни русской судьбы, поскольку более ни одна страна на свете не знала ничего подобного.
Воинственный народ или особое кавалерийское сословие? Как казаки умудрились проживать на просторе России своеобразными вкраплениями, весьма напоминавшими независимые полисы древних греков? Не холопы и не крестьяне, не дворяне и не духовенство – кто они, откуда? Сами казаки считали своими тех, кто обладал «гражданством» одной из станиц, но сей факт ничего не объясняет.
Сергей Соловьев (1820–79) в 29-томной «Истории России с древнейших времен» вместо анализа проблемы захлебывается эмоциями: «Усевшаяся часть народонаселения, предававшаяся постоянному труду земледельческому, выделяет из себя людей, которых характер... заставляет выходить из общества и стремиться в новые незанятые страны... Эти люди должны соединяться в братства, общины, для которых война служит главным занятием. Так границы государства заселялись казаками».
«Земский человек работает, богатырь казак гуляет, – в том же эмоциональном ключе пишет казачий офицер Афиноген Васильев (1872–1942) в громадном трехтомнике "Забайкальские казаки" (Чита, 1916–18). – Казак может жить только в широкой степи, в городе жить он не желает. Когда земские люди начали сплачиваться вокруг Москвы в государство, казаки пошли на южные границы. Там жить им было вольготнее. Так интересы земского человека и казака совпадали: южные открытые степные границы ждали защиты от кочевников, а казаки хотели воли. По этим двум причинам общество должно было постоянно выделять толпы людей, искавших приволья в степи. Беглецы из общества объединились под общим именем вольных казаков».
Как вам нравятся эти «толпы людей», которые непрерывно покидают отцовские наделы и уходят в неведомые степи? Следуя той же логике, в истории других народов, имевших кочевников на своих границах, также должна была возникнуть казачья вольница – в Китае, Вавилонии, Египте, Индии, Персии... Ан нет, не возникла.
Да и тот же Васильев, противореча себе же, пишет о забайкальских удальцах: «В ближайшем резерве – Енисейске – в 1674 году за всякими посылками и службами оставалось всего 17–20 казаков, стоявших ежедневно на караулах день и ночь». Где ж заявленные толпы-то, господа?
Но вообразим на миг, что казаками и правда становились крестьяне, которым обрыдла каторжная участь хлебороба да захотелось свободы от боярской «крепости». Далеко ль они могли уйти целыми и невредимыми? Ох, сомневаемся!
Во-первых, крепостные не ведали географии за пределами своей малой родины, толком не ориентировались в пространстве, не владели навыками выживания в разных климатических зонах, не знали локальных обычаев и говоров тех мест, через которые предстояло держать путь. Во-вторых, землепашцы не имели оружия, не обучались ратному мастерству и были беспомощны перед разбойными шайками. В-третьих, крестьяне толком не умели охотиться, что усложняло добычу дичи и оборону от зверья. В-четвертых, сходцы являлись нарушителями Соборного уложения 1649 года, согласно которому крепостное состояние передавалось по наследству: «Беглых крестьян и бобылей, и их братью, и детей, и племянников, и внучат з женами и з детьми и со всеми животы, и с хлебом стоячим и с молоченым отдавать из бегов тем людем, из-за кого они выбежат, по переписным книгам, без урочных лет, а впредь отнюд никому чужих крестьян не приимать, и за собою не держать... А которые крестианские дети от отцов своих и от матерей учнут отпиратися: и тех пытати».
Сами казаки даже в рамках одной-единственной семьи (!) по-разному трактуют собственный генезис. Характерный пример приводит наш современник, президент фонда «Культура и история казачества», донской казак Владимир Новиков. Оказывается, генерал-лейтенант и публицист Иван Краснов (1802–71) из станицы Вешенская считал казаков русским субэтносом. А его внук Петр Краснов (1869–1947) – генерал от кавалерии, журналист и писатель – в Великую Отечественную призывал казаков вступать в 15-й корпус вермахта на том основании, что они... не имеют к русским никакого отношения.
Поразительно, но оба Краснова были правы – каждый по-своему! Откуда столь невообразимая путаница? А дело в том, что ни историю собственного возникновения, ни историю собственной зрелости казаки не документировали по причине практического отсутствия письменности в их среде.
«Казаки в героическую пору своей истории в массе своей были неграмотны или очень малограмотны, не исключая и офицерский состав и старшину, – признает тот же Новиков. – Только с середины XIX века на Дону появилась целая плеяда талантливых и великолепно образованных писателей...»
Вообще-то автор этих строк вскользь, косвенно, касался данной темы на страницах ХРОНОСа свыше двух лет назад в статьях «Источник вдохновения "новых хронологов"» и «Казак? Значит, старообрядец!». Однако буквально на днях о происхождении казаков заспорили два известных ученых мужа, вдобавок еще и публицисты. К счастью, они любезно ознакомили меня со своей горячей перепиской по электронной почте, и стало совершенно ясно, что возникновение четвертого колена русского народа заслуживает отдельного материала.
Дело было так. «Добрый дедушка» Чингисхан (ок. 1155–1227) додумался насильно расселять вдоль рубежей Монгольской империи часть покоренных народов – «живую десятину»: дань, взимавшуюся ежегодно людьми, каждым десятым. Из этих «порубежных» мужчин монголы сформировали легкую кавалерию для охраны границ и путей сообщения. Так возникли казачьи войска, в которых все мало-мальски заметные командные позиции занимали, естественно, сами монголы. Взгляните на географическое расположение казачьих войск, и вы обнаружите очертания ордынских границ.
Злой гений Чингисхана заложил и сеть ямов – станций на почтовом тракте, где сменялись проводники, лошади и подводы, перевозящие должностных лиц и государственные грузы (в тюркских языках «ям» означает «место остановки»). Ям представлял собой поселок из уведенных в полон людей, между которыми распределялись обязанности проводников, возниц, кузнецов и конюхов, ухаживавших за сотнями лошадей. После завоевания монголами русских княжеств нужды ордынского транспорта обеспечивал невообразимый табун в 400 тысяч голов. Это изобретение «доброго дедушки» позволяло преодолевать за сутки до 250 км – невиданная для того времени скорость!
Разумеется, не только русские становились казаками, но и живая тамга из других этносов, финно-угорских, к примеру, однако русские были наиболее многочисленными. Живя на рубежах Орды, они неизбежно смешивались с местным населением, в том числе с татарами, орды которых сопровождали монголов на их кровавом пути в Европу. Позднее смешивались казаки и с турками, и с калмыками, и с черкесами, и с греками, отчего стали гораздо более смуглыми, черноволосыми и горбоносыми, чем «классические» славяне.
Важный момент: ради высокой мобильности легкой кавалерии монголы под страхом смерти запрещали казачеству привязываться к земле – заниматься хлеборобством. Передаваясь из поколения в поколение, это табу продолжало действовать даже спустя столетия после окончания басурманского ига. Неудивительно, что потомственные воинственные всадники бравировали своим презрением к тяжкому труду на земле, и часть этого презрения доставалась земледельцам.
Казаки промышляли скотоводством и разбоем до тех самых пор, пока окончательно не встали под царские знамена, превратившись в «иммунную систему» самодержавия (подробнее об удивительном антагонизме казачества и охраняемой им власти см. вышеназванные статьи в ХРОНОСе). Историк и донской белоказак Андрей Гордеев пишет: «Земледелие... до 1695 года среди казаков было под строгим запретом».
Поэтому никакого почетного приема беглые крестьяне не могли ожидать у казаков в принципе. Как правило, их ожидало батрачество на зажиточных станичников. «Сходцы попадали из огня да в полымя: вместо рабства у помещиков их ожидала неволя у богатеев-казаков». Немалой частью своей славы покоритель Западной Сибири Ермак Тимофеевич обязан тому, что пробился в атаманы из простых крестьян, бежав с родной Северной Двины на Волгу в голодный год; первый комплект вооружения Ермак добыл в бою, в котором участвовал в качестве простого чура – оруженосца. Пример этого гениального организатора и дипломата, человека громадной физической мощи – выразительное исключение из правил.
Другое исключение – сибирское казачество. Как русские покоряли Сибирь и Дальний Восток? В 1586 году, когда в покоренных ермаковцами землях утверждалась царская администрация, на огромный регион насчитывалось 90 казачков: невообразимые пространства брали под контроль отряды из десятков человек. В документах казаки расписаны вплоть до одного человека, каждая душа на счету. Сюда за ясаком отправились 5 казаков, туда-то на дощаниках сплавились еще 19, а вот туда закладывать острог направились сразу 144 человека – армия! Столь ничтожные силы приводили к присяге «Белому царю» целые племена. Конечно, можно списать часть успехов на огнестрельное оружие, которого не имели тунгусы-эвенки, гиляки-нивхи да дикие дауры. Однако даже регулярное китайское войско численностью в 10 тысяч с пушками и многовековыми военными традициями ничего не могло поделать с тремя сотнями казачков – парней, которых родители специально растили для схватки. А ведь у них и боеприпасы были постоянным дефицитом, например, в Нерчинские остроги впервые за несколько лет в 1672 году поступило лишь три пушки да 90 железных ядер – много ль навоюешь? Толком не было хлеба – и ничего, выживали казачки. И все-таки в XVII веке кадровый голод вынудил записывать в казаки «охочих людей» – «промышленников», которые промышляли чем-либо на свой страх и риск. По всей Сибири сопровождали они партии, но в отличие от казаков не получали жалованья. К XVIII веку менее 10 тысяч этих лихих конников контролировали весь простор от Урала до Тихого океана. В XVIII веке из-за крайней нехватки населения в Сибири правительство занялось вербовкой «новоприборных» казаков из числа добровольцев с российского севера, «гулящих людей», даже ссыльных. Нередко «производили» в казаки дворцовых и монастырских крестьян, а также тунгусов и братских (бурят) – в обмен на освобождение от уплаты ясака. Но по мере обретения минимально достаточной численности сибирской конницы произошел возврат к «потомственному» казачеству, ибо «сброд» часто выходил из повиновения, да и сражался не столь виртуозно.
Вкратце отметим здесь, что у сербов после захвата Балкан турками в XIV веке также выделилось четвертое колено – янычары (в дополнение к православным собственно сербам, мусульманам-боснякам и католикам-хорватам). Однако комплектовались они иначе: первоначально из молодых пленных, затем путем принудительного набора раз в пять лет христианских мальчиков. Их обращали в ислам, тщательно муштровали и к 17–20 годам превращали в отборную пехоту. Но, в отличие от монголов, турецкие захватчики никогда не расселяли янычар с семьями по рубежам Османской империи. Янычары жили в казармах, применялись в качестве ударных, а не легких, войск и поначалу даже не имели права жениться...
В середине XIV века Золотая Орда погрузилась в пучину анархии. Этим воспользовалось Великое княжество Литовское – православное государство, которое еще при великом князе Гедимине (около 1275–1341) переманило к себе на службу часть днепровских казаков. Еще бы! Так и видишь, как с жутким монгольским гиканьем идет наметом, ощетинившись пиками, казачья сотня, – и нет в мире силы, способной ее остановить. В 1360-х годах казаки помогли литовскому князю Ольгерду (ок. 1296–1377) отрезать от Орды Западную Русь – бассейн Днепра. Так возникла империя, простиравшаяся от Балтийского до Черного морей по территориям современных Белоруссии и Украины. Вот он, момент истины!
К русскому населению, составлявшему почти 90% жителей Великого княжества Литовского, прилипло название «литовцы». При этом аутентичные литовцы оказались в роли нацменьшинства, и без знания русского языка им был даже закрыт путь наверх. Тем не менее, у литовских русских стали накапливаться определенные культурные отличия от Восточной Руси – в языке, традициях, приметах, одежде и прочем. Так вслед за отпадом казачьего колена произошло выделение еще двух колен, которые со временем получат имена белорусов да украинцев. Духовный отец евразийства Георгий Вернадский (1887–1973), сын «того самого» знаменитого академика, указывает: «Большая часть Западной Руси была освобождена от монголов, чье владычество над ней теперь сменилось владычеством Литвы и Польши. Монгольскому сюзеренитету над Восточной Русью суждено было продолжаться еще около ста лет, что само по себе являлось фактором углубления различий в историческом развитии Восточной (или Великой) и Западной (Малой и Белой) Руси».
В 1569 году Литва объединится с Польшей в Речь Посполиту, и начнется окатоличивание православного населения – дальнейший отрыв его от коренного русского колена. Теперь понимаете, отчего Россия столетиями стремилась к захвату восточной Польши? Взять хотя бы Ливонскую войну 1558–83 годов, целью которой официальная история называет выход к Балтийскому морю. Да мало ли о каких морях веками мечтали российские владыки – даже об Индийском океане! Думаем, подлинная задача состояла в восстановлении исторической справедливости.
«В XV веке древнерусская этническая традиция сошла на нет, а на ее месте возникли три этноса: великороссы, белорусы и украинцы, которые сами себя до XVII века называли русскими, – назидает Гумилев. – Украинцы – этноним условный, как и византийцы».
Русские никогда не могли смириться с утратой западной части своего народа и земель: память работала на генном уровне. Кстати, она и сегодня точно так же работает.
Ощущаете?