БАКЛАНОВ Яков Петрович (дон.) - род. 15 марта 1809 г., ст. Гугнинской (впоследствии – Баклановской*); генерал - майор и вечный шеф 17 Дон. каз. полка. На царскую службу зачислен с пятнадцатилетнего возраста и в 1828 г. командирован в казачий полевой полк с производством, по дворянскому состоянию, в чин хорунжего. Большую часть службы провел на Кавказе в войне с Горцами, Персами и Турками; стал знаменит, как мужественный, но суровый воин, не знавший милосердия к неприятелю. Был гигантского сложения с нерегулярным лицом восточного типа, Горцы называли его Боклю, считали родственником сатаны "даджала" и при встрече с ним испытывали мистический ужас. Такое мнение старался создавать сам Б. внезапностью набегов, неистовыми атаками, черным значком своего штаба с изображением черепа на перекрещенных костях или необычайными поступками, вроде появления перед противником в нагом виде под буркой и с шашкой в руке.
За 35 лет службы ген. Б. получил многие боевые награды, включая ордена св. Георгия 4 ст., св. Владимира 2 ст., св. Станислава и св. Анны первых степеней, Золотое оружие и "высочайшие благоволения". Был ранен в руку и в бедро правой ноги.
В 1863 г., после усмирения восставших Поляков, уже в чине генерал - майора, ген. Б. получил назначение на должность начальника Сувалъско-Августовского округа б. Речи Посполитой. Он привез сюда худую славу, созданную на Кавказе, но в качестве администратора оказался полным милосердия к покоренному и страдающему народу. В своих воспоминаниях рассказывает, что весть о его назначении вызвала во всем крае трепет; родители прятали детей, чтобы они не попали на глаза ужасному Казаку. Вскоре, однако, увидели, что их страхи не имеют основания; те же родители стали приходить к нему со своими бедами и находили у него сочувствие и помощь. Он не прибегал к безрассудным арестам и высылкам в Сибирь. При его содействия, сувальский городской голова Левандовский был возвращен из ссылки. В Польше и теперь еще не забыли, что благодаря Б-у в Сувальском и Августовском уездах после восстания не имели место произвол, насилия и конфискация имений, широко практиковавшиеся в соседних районах. Вопреки приказаниям начальника Привислинского края генерала Муравьева ("вешателя" как его называет польская история) при ген. Б. не отбиралось в казну имущество сосланных повстанцев, а сохранялось за их детьми, над которыми учреждалась соответственная опека. Вызванный по этому поводу к своему грозному начальнику, он ответил на его упреки: "Ваше Высокопревосходительство, я прислан сюда не мстить, а умиротворять. Вы можете меня и под суд отдать и без прошения уволить, но скажу одно: отделом я управлял от вашего имени, которое всегда чтил и уважал. Целью моей было так поступать, чтобы на это имя не легло никакого пятна, и совесть моя говорит мне, что я добился успеха".
Независимость суждений и действий все же привела ген. Б-ва к почетной ссылке в Петербург, без права возвращения на Дон. Там и закончил он свои дни, написав мемуары "Моя боевая жизнь".
На Дону сохранялось чувство глубокого преклонения к памяти этого большого Казака; соплеменники переименовали его станицу в Баклановскую и поставили ему красивый памятник в Новочеркасске около собора, против Крещенского спуска: на пьедестале из красного мрамора - бронзовые бурка и папаха. Когда время сгладило память о его "провинностях" перед властями, в 1904 г. наш 17 полк получил его вечное шефство и стал называться 17 Дон. каз. генерала Бакланова полк. В форме полка сохранился черный башлык, а баклановский штабной флажок, черное полотнище с адамовой головой, стал его полковым значком.
Источник: Казачий словарь-справочник.
*) Станица Баклановская существует и в настоящее время, была перенесена на новое место и расположена на левом берегу Цимлянского водохранилища.
«Моя боевая жизнь (Записка Войска Донского генерал-лейтенанта Якова Петровича Бакланова, написанная его собственной рукой)».
Источник: Русская старина. Т.3 1871 г.
Фрагмент.
«Во время рубки леса, с 5-го января по 17-е февраля 1852 года, был следующий случай: в один вечер ко мне собрались батальонные, командиры и офицеры пить чай. Среди этого собрания, является ко мне мой лазутчик Алибей. Когда он пришёл, я приветствовал его на туземном языке: "Маршадю!"/"Здравствуй". – Я.Б./. Ответ: "Марш хильли!"/"Благодарю за здоровье!" – Я. Б./. Мой вопрос: "Не хабар? Мот Али!". /"Что нового? Рассказывай!" – Я.Б./.
Вдруг вся честная кампания обратилась ко мне с просьбою, чтобы спрашиваем был лазутчик не мною, понимавшим туземный язык, но через переводчика, потому что их интересуют его вести, которые я могу скрыть де от них. Не подозревая, о чём Алибей пришёл мне сообщить, я приказал переводчику передавать на русском языке: "Я пришёл сказать тебе, Шамиль прислал из гор стрелка, который в 50 саженях, подкинувши яйцо вверху, из винтовки пулею его разбивает. Ты завтра идёшь рубить лес, имеешь привычку постоянно выезжать на курган, противу поставленной нами за Мичуком батареи, вот в ней будет сидеть этот самый стрелок и как только ты выедешь на курган, он убьёт тебя. Я счёл нужным предупредить тебя об этом и посоветовать не выезжать на тот курган".
Поблагодарив Алибея, дал ему бешкеш /денежная награда/ и отпустил. С восходом солнца, войска стали в ружье и я двинул их к Мичуку. Надо сказать, о хабаре*) Алибея, знал уже каждый солдат, моё положение было отвратительное, не ехать на курган, явно должен показать себя струсившим, а ехать и стать на кургане, быть убитому. Явилось во мне какое-то хвастолюбие, я решился ехать на курган. /Расстояние от кургана, через реку Мичук, к батарее около 150 сажень. - Я.Б./. Не дойдя саженей с 300, я остановил колонну и с пятью вестовыми подъехал к лобному месту. Под курганом остановил их, взял у вестового мой штуцер и выехал на курган, став лицом к батарее. Не могу скрыть, что происходило со мной, то жар, то холод, обдавали меня, а за спиной мириады мурашек ползали. Вот блеснула на бруствере винтовка, последовал выстрел! Стрелок увидев меня сидящим на лошади, пустился к батарее. Виден взмах руки, прибивает заряд: вторично показалась винтовка, последовал выстрел, пуля взяла вправо и пробила пальто. Ошеломлённый неверностью выстрелов, стрелок вскочил на бруствер и с удивлением смотрел на меня. В эту минуту, я вынул из стремени левую ногу и положил на гриву лошади, облокотившись левой рукой на ногу, приложился к штуцеру, сделал выстрел, и мой соперник навзничь полетел на батарею, пуля попала в лоб, прошла на вылет. Войска, стоявшие безмолвно, грянули "ура", а чеченцы за рекой, выскочили из-за завалов, начали хлопать в ладоши и ломаным русским языком, смешанным со своим, стали кричать: "Якшы /хорошо/ Боклу! Молодец Боклу!
Неверностью выстрелов стрелка, я обязан немирным чеченцам, когда явился к ним стрелок и начал хвастаться, что он "Боклу**) (на чеченском языке – лев. – Я.Б.) убьет!", то на это ему сказали следующее: "О тебе, мы слышали, что ты на лету из винтовки пулею яйцо - разбиваешь, а знаешь ли тот, которого ты хвастаешься убить, такой стрелок, мы сами видели, на лету из винтовки убивает муху!.. Да к тому же, должны тебе сказать, его пуля не берет, он знается с шайтанами /с чертями. - Я.Б./. Знай, если ты промахнешься, он непременно убьет тебя"!
-"Ну, хорошо", - проговорил стрелок, - "я закажу медную пулю, от неё не спасут и шайтаны".
Вот вся причина, отчего не были верны выстрелы у прицелившегося в меня: при расстроенных нервах, зрачки глаз расширялись и меткость у стрелка пропадала».
*) Мичук – в современном звучании река Мичик, правый приток Белки (Чечня).
*) Хабар (кавк.) – весть, новость, сообщение.
**) Боклу (чеч.) – искаженное произношение чеченцами имени Бакланов.